Грусти

Для Ани

Ты пишешь: прости меня за мою грусть, и во мне все сжимается—я хочу обложить тебя облачными щенками и котятами, накормить тебя твоим любимым мороженым, принести тебе новых журналов с завлекающими картинками, подарить книгу с блестящими страницами, посмотреть с тобой самый смешной фильм, спеть тебе веселую песню, купить тебе новый альбом с бумагой, по которой особенно приятно вести синим карандашом. Хочу показать тебе калифорнийские закаты, от которых захватывает дух—с медовым светом в кронах деревьев и малиновыми разводами по всему огромному небу. Хочу рассказать тебе сказку с таким хорошим концом, чтобы у тебя не осталось сомнения, что грусть—бесполезное дело.

Но я далеко от тебя, и из своей далекой дали я говорю тебе: грусти.

Грусти обо всех закатах, которых не увидишь. О любимых людях, голосов которых больше не услышишь, грусти о разговорах, которых больше не будет. Грусти о том, как много боли несет в себе каждый из нас, расплескивая ее даже на самых любимых. Грусти о любви, которой хватило бы на всех, но которую невозможно просто так выпустить в мир безоглядно, чтобы она всех спасла. Грусти о любви, которая никому не понадобилась, и о любви, о которой никому не расскажешь. Грусти о прощальных утрах понедельника и о ленивых воскресных вечерах. Грусти о книгах, на которые не хватит времени, о песнях, которые пролетят мимо тебя. Грусти за себя и за весь мир.

 

Грусти, не отводя глаз. Грусти без слез. Грусти с солеными ручьями на щеках. Грусти тяжелым выдохом в темноту. Грусти одиноко, чтобы никто не видел. Грусти тихо, спрятавшись подмышку дорогого друга. Грусти так, чтобы сотрясался мир. Грусти в солнечной любви. Грусти в бесконечном тумане. Грусти, увязая в грусти как в зыбучем песке. Грусти, выплывая на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Грусти, пока мир, больной и уставший от самого себя, опускает тебя в колодец без дна. Грусти, пока мир оплетает тебя шелком безысходности. Грусти, пока он переплавляет тебя, милую мою гусеницу, в волшебную бабочку.

Вот такая бабочка, посерединке палочка. Бабочка не простая, бабочка золотая: левое крыло грусть-печаль, а правое крыло—любовь-радость. Черное на золотом, золотое на черном: без безобразия нет красоты, без красоты нет безобразия. Раз: бабочка моя взмахнула крылом. Две девочки смеются, пищат, бегают: поймай ее, поймай, но такую разве поймаешь. Повисла на добром ветре, знает, что куда бы ее ветер ни занес, везде есть место для грусти, везде есть место для радости.

Одна восемнадцатилетняя девочка едет в душном восемнадцатом автобусе по городу М. Город М. щекочет нос тополиным пухом, по-июньскому свежим потом, бензиновым дыханием машин и немного липовым цветом. Спина и попа девочки в промокшем от пота платье липнет к дерматиновому сиденью. Полупустой автобус качает пассажиров, стеклянных от жары.

На важной остановке, возле рынка, в автобус входит женщина в коричневом пальто и перекрученных чулках из хлопка. В обеих руках у нее плетенные авоськи, набитые газетными шариками. В автобусе есть свободные места, но женщина остается стоять в проходе—не держится за поручни, качается вместе с автобусом, балансирует своими авоськами, не падает. Смотрит в себя и в даль. Повторят одно и то же, бормочет: «Жалко их, жалко! Жалко их, жалко!» Пассажиры автобуса смотрят в окно, в потолок, мимо, только не на странную женщину. А девочка, завороженная, хоть и стыдно, не может перестать смотреть:

Кого ей жалко, думает восемнадцатилетняя девочка в восемнадцатом автобусе, кого жалко этой безумной женщине в пальто, с авоськами, набитыми газетными шариками? Кого ей может быть жалко, кроме себя?

Другая девочка едет в том же автобусе—той девочке почти пятьдесят восемь. Она мерзнет в этом городе в июне, и ее не спасает от холода ее старое коричневое пальто. Она смотрит на этих людей в автобусе, что не хотят ее видеть. Ничего не хотят видеть, бедные замученные жизнью люди. Куда бы они ни ехали, они едут от боли, через боль, к всегда еще большей боли—и взяла бы все на себя, да как такое сделаешь. Жалко их, жалко. Жалко их, жалко.

 

Волшебная бабочка взмахнула золотыми крыльями, и всем стало так грустно, и всем стало так радостно.

****

Иллюстрации: anin.cukier. 

 

Follow:
Share:

И далее по списку: Неделя беспросветной красоты

Я оглядываюсь на прошедшую неделю и хочу думать о ней хорошо. Это нелегко из-за низкой энергии и трех с половиной дней мигрени (и еще двух дней в полу-мигрени). Читаю сейчас книгу Passionate Marriage*—в начале третьей главы автор пишет о красоте в сексе. О том, что секс становится красивым, когда ты приносишь в него свою личную красоту. И так можно говорить обо всем: красота появляется там, куда ты ее приносишь. А красота начинается как? С внимания. Ты фокусируешь на чем-то внимание, и это что-то становится красивым.

И я начала думать про эту неделю, фокусируясь не обязательно на «хорошем», а на ярком, на том, что цепляло, привлекало внимание—предоставило потенциал для красоты, или хотя бы для какой-то complexity. Сложилось:

Проблема недели
Как ни странно, не мигрень, а то, что я назвала «тупой и еще тупее». Мигрени, низкая энергетика, лекарства приводят к ментальному туману. Такое ощущение, что мир существует через вату, и в твоей голове такая же скрипучая синтетическая вата. И ты пытаешься этой ватой думать. И получается медленно и тупо. 

Идея недели
То, что «это» (то, что я пишу) роман, не рассказ. И роман этот о желании умереть, о зависимостях, которым мы отдаем нашу жизнь, такая темная психологическая трясина (и на первой странице проявились уже три персонажа, которых я там не ждала).

Момент недели
Это произошло, кажется, в пятницу, когда я впервые за несколько дней почувствовала себя целиком (проживая боль, ты разваливаешься на части: отделяешь от себя то, что болит). Я занималась физкультурой, и (идея, которая вверху) начала складываться в предложения. Это такой странный всегда момент, такой сильный момент: тебя становится в два раза больше (и тебя становится две), ты и видишь одновременно и картинку, и предложения.

Книга недели
Харуки Мураками «Убить командора». Ви я жаловалась, что Мураками не жалеет слов. Там, где Сондерс написал бы одно предложение, Мураками пишет три страницы. «Да давай уже, заходи уже в комнату!» кричу я главному герою, растеряв терпение.

Мне осталось чуть меньше одной трети еще. Как всегда с Мураками, я удивляюсь, как он не стесняется своих obsessions, всех своих привычных тем: необъяснимый разрыв отношений, внезапная ранняя смерть близкого человека, потусторонние идеи в физических телах, телепатический и мистический секс. В этой книге самое интересное—исследование творческого процесса. Главный герой—художник, и его подходы к работе, его процесс, трансформация его из умелого портретиста в Художника—по-настоящему захватывает.

В Нью Йоркере какое-то время был напечатан отрывок из этого романа—который вполне можно принять за рассказ, и они его там так и напечатали, как рассказ, Wind Cave. 

Метафора недели
Я прочитала в фейсбуке американской писательницы Лидии Юкнавич ее пересказ процесса превращения гусеницы в бабочку. Удивительно, что в какой-то момент уже внутри кокона гусеница начинает сама себя переваривать. В какой-то момент если вскрыть кокон, оттуда выльется противная слизь. Именно из этой слизи появляется, лепит себя сама по своей био-программе бабочка. И я увидела себя: я сейчас в состоянии, когда свила вокруг себя кокон и начала уже выделять энзимные соки или что там, и себя переваривать. Но я еще далека до бабочки. Если меня вскрыть сейчас, выльется серо-буро-малиновая (с фиолетовым оттенком) слизь. 

Музыка недели
Я только что послушала альбом группы CAKE Prolonging the Magic. Там есть несколько песен, которые я не побоюсь назвать гениальными (но Маэстро Ви конечно же со мной не согласится: у нас с ним разные линейки; а возможно и согласится). Песни мои любимые на альбоме: You Never There, Let Me Go, Where Would I Be (но лучше слушайте сразу альбом, как порядочные любители музыки).

Также вчера мы послушали с Ви вдвоем альбом Брюса Спрингстина Born to Run. Удивительно, что музыка это проходит одинаково мимо нас обоих. Для Ви она слишком американская, и слишком напорная. Но, как обычно со всем, к чему удается привыкнуть, мы прониклись и словами, и музыкой.

Вот, кстати, еще одно размышление: Что даже если продукт творчества человека проходит мимо—как в случае у нас с Брюсом Спрингстином, его честность, и что-то еще такое—для чего нет слова, какая-то близость к источнику, способность транслировать напрямую—ты не можешь этого не замечать и не уважать.

Усилие недели
Я рассказывала про сервис для неподписанных музыкантов SubmitHub. Благодаря моему усилию послать в блоги и Spotify и другие плейлисты они получили на две песни около пятидесяти отказов (так что вот вам цифра, если любите статистику: десять процентов). Но несколько плейлистов их все же взяли—если вы слушаете музыку на Spotify, и вас интересует музыка типа Social Gravy, вот несколько их этих плейлистов: ButhRock: Best Rock HitsIndie Good Vibes360: The Best Indie MusicThis is Indie Music IMOAll That Groove

Также я тупо послала две песни Social Gravy на несколько онлайн радиостанций. Для би-би-си (у них там есть канал, по которому они слушают новую музыку) и для Пандоры Social Gravy пока недостаточно хороши. Бу! 

Наблюдение недели: Social Media
Это усилие для Social Gravy случилось не по моей доброте душевной и не потому что мне платят деньги (хотя все же за тот cut, на который, если начнем делить с Остапом Ибрагимовичем «наши деньги»–то есть будет что делить!–я буду *честно* претендовать, хехе). Я занималась всем этим потому что нужно чем-то заниматься, а даже работать я нормально не могла. А такая фигня как что-то куда послать, это не отнимает много сил и ты как бы занят. И я много была в соцсетях из-за этого. И замечаю: мне гораздо интереснее жить, когда я не заглядываю в инстаграмм днями. Я почти физически ощущаю, как рассеивается внимание, и это чувство, желание посмотреть, кому что нравится, самой понравить, и так далее… Тот художник, который рисует как лица людей, уткнувшихся в телефон, сливаются с телефоном–так точно это передает. Это все такая глупость, но такая настойчивая. В фильме про творческий мозг был разговор про то, что мозг выбирает то, что проще всего. И с социальными сетями—слишком, слишком быстро засасывает, а этому дураку, нашему мозгу, и хорошо—он как бы занят, и как бы не сильно. 

Трудность недели: Присутствие
Это связано с социальными сетями и ментальным туманом. Живешь через туман, социальные сети подменяют отношения—и вроде бы все и нормально. Но вдруг я замечаю, насколько я в телефоне, когда Ви со мной разговаривает, или вот ушла куда-то мыслями прямо во время чтения, или не могу придумать следующее предложение для рабочего письма, и ухожу бродить в края дальние… В такие моменты видишь цену, которое платишь за полное присутствие. Иногда у тебя просто нет такой валюты.

Глупость недели
В пятницу вечером мы сходили в книжный магазин Barnes & Noble. Ви сказал: Нужно купить Мюллер report, потому что исторический документ. Пошли. Купили там заодно мне журнал, «еще одну» ручку и две игрушки упакованные, секретные—из тех, которые ты собираешь и не знаешь, какую именно фигурку ты покупаешь.

Я нашла в коробочках кошку Луну (с ударением на первом слоге) и трех «допаминчиков» (я не знаю, как это называется—гугл транслейт написал на русском: Чиподонски). Пипсы (местные странные конфеты, резиновые, покрашенные цветным сахаром зефирки, которые лежат в своих коробочках стройными рядами, как будто в гробах, клоуны-вампиры)—отлично смотрятся вместе с Луной и Допаминчиками.

 

Сериал недели. Justified
Я влюблена в Рейлана Гивенза. Мы посмотрели первый сезон, и я смеялась: Рейлан какими-то моментами так похож на Ви (вот если бы Ви был US Marshal из Кентукки, который бы умел *очень* хорошо стрелять). Вообще в этом сериале много глубоких персонажей, и таких конкретно американских—и все characters, и какие-то моменты слишком реалистичны. И тема отцов и сыновей поставлена ребром.  

* Начала переводить как «Страстный брак», но споткнулась об это странное слово: брак и не захотела переводить название.

Follow:
Share:

Чужая правда, твоя жизнь

Мне было шестнадцать лет, и то сочинение про поэта В. было лучшим из всего, что я к тому времени написала.

Я училась в выпускном классе. Я знала, кем я хочу быть, когда вырасту: писателем.

Я считала себя поэтом, но поэзия была непостоянной. Зависела от вдохновения. Да, когда вдохновение приходило, я отключалась от мира вокруг, чтобы написать стихотворение. Ну…почти от всего: я не могла отключиться от моего бойфренда. Может, поэтому вдохновение стало приходить ко мне реже? Я не доверяла стихам: какой из меня поэт, если я так завишу от вдохновения? Да и учатся ли на поэтов? Проза казалась более предсказуемой—я надеялась, что про нее что-то можно было понять и как-то ей научиться.

Я жила в провинциальном городе, который чувствовался чужим и враждебным. Он мне жал как слишком тесные туфли. Деревня, где я жила до переезда в город, стала чужой еще раньше: я вернулась туда, заново приезжей и городской, на лето, «погостить у бабушки»—и мои прежние школьные учителя при встрече отводили глаза и «не замечали». Моя бывшая лучшая подруга, которая жила в четырех домах от бабушкиного дома, за все лето заходила в гости два или три раза. А когда приходила к ней я, она встречала на пороге и смущенно, не глядя мне в глаза, говорила, что занята. Даже в собственной семье я чувствовала себя чужой. Как я мечтала о Настоящей жизни, Большой жизни—в которой для меня будет место, которая примет меня как свою.

++++

Моей линией надежды в Настоящую жизнь были заочные подготовительные курсы на факультет журналистики столичного университета, куда я хотела поступать. Это было единственное место—о котором я знала—где, я думала, меня могут «научить писать». Первым заданием на тех курсах было написать два сочинения: одно на заданную тему, второе на свободную.

То сочинение о творчестве поэта В. было лучшим из всего, что я написала. Я писала его, влюбленная в образ поэта, в его стихи. Поэта В. давно не было в живых, и каждая строчка его стихов звенела пророчеством, была точной, как пуля. Я писала то сочинение и чувствовала себя космическим решетом—железкой, прошитой насквозь строчками его стихов.

Я отправила то сочинение как отправляют письмо в бутылке. Как я ждала ответа! Я ждала, что меня, хорошую девочку, похвалят, спасут, выдадут мне билет в «Настоящую жизнь».

++++

Эта давняя история всплыла в памяти, когда я начала работать над заданием из книги Лизы Крон Story Genius. Нужно было написать сцену, когда зародилось ошибочное убеждение моей героини. В рассказе эта сцена будет еще более жестокой—в конце концов, она произойдет не со мной. Но и в жизни это была жестокая сцена. View Post

Follow:
Share:

The Will/ The Way

Эта мысль—ответвление другого длинного рассуждения—показалась мне настолько важной, что я все бросила и стала ее записывать. So here you go:

Это размышление для тебя—которой жмет твоя сегодняшняя жизнь, чем-то тебя не устраивает. Чем? Ты ищешь ответов у вселенной: читаешь мотивационные книги, слушаешь подкасты для личного роста, смотришь Тед-токи. Вот если бы у тебя было достаточно силы воли, дисциплины, мотивации! Но ты ленивая, ты поддаешься соблазнам, ты лузер…

А я говорю: не нужна сила воли, дисциплина, мотивация. Все это станет на свои места, если ты (извините меня пожалуйста но что уж здесь) пойдешь вперед хотелкой.

Да, да: нужно всего лишь хотеть. Но нужно хотеть: хотеть все время, хотеть очень сильно. Да, это клише—но проблема с клише в том, что часто это правда, спрятанная на самом видном месте.

Ты скажешь, что ты не способна на такое желание. Я отвечу: вспомни свое самое сильное желание—например, сексуальное желание—вот на какое желание ты способна.

Мы с маэстро Ви любим смотреть «фильмы про животных»—документальные фильмы о природе. Брачный сезон у любого вида животных—это демонстрация вот этой неостановимой хотелки. В природе это часто не на жизнь, а на смерть. Такие страшные сцены брачного танца groupers, пожираемого акулами; или история хамелеонши, чешущей с беременным животом наперевес сотни километров через пустыню, только чтобы быть изнасилованной идиотом-хамеленом…

 

Photo by Cason Asher on Unsplash

Человек в первую очередь животное—у нас всех есть потенциал такого желания.

Мы сознательные животные—мы можем эту силу направлять не только утоление голода и сексуальной жажды.

Всегда знай: ты меняешь мир вокруг себя своим движением. Все начнет выстраиваться и падать на свои места, если ты поплывешь за своей главной хотелкой—своей самой естественной хотелкой. Вот о чем это: follow your bliss. Иди за своей радостью, за тем, чего ты хочешь.

View Post

Follow:
Share:

More Optimism

…Понимаешь, основная проблема в том, что я не знаю, что именно я пишу.

Вчера я вдруг ясно увидела, что время, которое я сейчас проживаю, я буду когда-нибудь описывать как «этот роман я писала пять лет». Вот все это: этот горшок, в котором варится моя каша и который я с собой всегда ношу и добавляю перемешиваю выжидаю пробую—это оказывается оно и есть «писала пять лет». Хотя «пять» звучит сейчас слишком оптимистично, и когда я буду точно знать, что я пишу именно «роман», я напьюсь.

Что происходит?

А происходит один из самых странных, счастливых и confusing периодов в моей жизни. Сама жизнь начала, что говорится, налаживаться. Я более спокойно чувствую себя на работе, я научилась получать удовольствие почти от всего. Научилась: создавать время, быть дисциплинированной, жить в моменте. Получать удовольствие от любого общения, садиться за стол без разговоров.

Но оказывается, этого мало.

Теперь происходит работа внутренняя, направленная на принятие себя, «настройку» себя сейчас написать то, что я пишу, так, как я хочу это написать.

Наверное, вот это (выделение случайно подсказанно Ворд-прессом, поэтому пусть так и остается): 

Необходимость быть абсолютно самостоятельной. Научиться принимать творческие решения, воплощать их до конца. Никто, кроме тебя этого не сделает.

Итак, вопросы, на которые нужно ответить так, чтобы этими ответами жить:

  • Принятие себя
  • Быть аутентичной. Думать про Достоевского: какой нужно быть, чтобы писать так напрямую.

Мы иногда считаем некоторых художников dicks—приходят на ум Пикассо, или Дали, или вот смотрели мы фильм про скульптора Шукальского, который прямо заявлял: Я величайший художник на земле. Но когда ты столкнешься один на один с чистым листом (холстом, куском глины) и примешь решение и доведешь его до конца… То, что ты можешь это сделать, заставляет тебя чувствовать супер человеком: потому что вокруг тебя только единицы способны на такую уверенность в себе.

kiss on the wall

Да, про принятие себя: Я читаю книги про самооценку и принятие себя. Я много об этом думаю. Когда я смотрю на то, что есть с практической точки зрения, я вижу:

  • Что очень большого усилия стоит не просто говорить про принятие себя, а жить принимая себя. Когда я начинаю работать, я одновременно прыгаю от радости—«смотри, что я нашла!» и бью себя же по рукам: «брось гадость!» Я буквально вижу своего цензора, который кричит мне: Нет, нет, нет—это плохо, это ерунда, это не та идея. Принять себя настолько, что принять полностью свое любопытство и свое право на воплощение своих идей—вот как звучит сейчас практическая задача. Из неприятного: Отвратительно чувствовать себя собакой Павлова, когда ты понимаешь, что живешь на рефлексах самосохранения, который вбили в тебя в средней школе.
  • Это цензор, который всегда бьет по рукам и осуждает: возможно выход именно здесь. Сказать ему: Ну давай тогда, предлагай свои идеи. Посмотрим, как выпутается.

++++
Самое странное, самое удивительное: Я пишу уже много лет одно и то же. Хожу кругами. Те же рассказы, или главы чего-то. Я написала наверное страниц 600 если не больше в прошлом году: я боюсь их перечитывать, но я знаю, что там я ходила кругами вокруг одних и тех же тем. Может, смотреть на это как свой секретный сад—деревья уже посажены, но нужно время, чтобы вызрели плоды. Или тот же образ про повара, который бедняга один готовит обед для званого ужина—возможно, он пока что преппит уксус и начинает размачивать в коньяке цукаты для пирога.


Трудно признаваться: я ношу в себе—возможно в том же горшке, где варится моя каша—столько стыда, связанного именно с этим—что пишу одно и то же, что не могу никак закончить.

++++
More optimism. Эта последняя часть, должна была быть написана «случайно». Я тыркнула пальцем в журнал Tin House и получила «больше оптимизма».

А вот честно, чем не повод для оптимизма.

Посмотреть на себя пять лет назад.

Посмотреть на себя сейчас.

Я думала, что если я научусь быть дисциплинированной и не долбиться в прямом смысле лбом об пол—а садиться и начинать клацать по клавиатуре—дальше дело техники.

А вот и не только техники, черт побери.

Но с другой стороны, какая-то часть пути уже пройдена, чего уж теперь, назад что ли поворачивать? И каждый день—а ведь это ужасно интересно—ставит новые задачи: а через это сможешь пройти? А через это?

Все равно все сводится к сесть и работать. Надеяться, что количество перейдет в качество. Жрать свой shit sandwich с улыбкой и еще большим оптимизмом, потому что сама его выбрала.

Follow:
Share: