Текст: anin.cukier / Картинки: nina.kink
Привет. Я хотел описать тебе свой день, и вот что вышло. Мой день смотрел на меня с укором своим большим странным глазом. О чем он думал? О том, как в моих руках все рассыпается на кусочки и я сажусь за стол и грущу?
Всё постепенно теряло смысл и превращалось в глупую загадку, на разгадывание которой у меня не было ни времени ни сил. Я делал все по инерции: готовил макароны, вытирал тарелки на кухне клетчатым полотенцем и смахивал пыль с подоконника, потому что мысли-штришки, роившиеся в моей голове, продолжали подталкивать меня вперед, но их энергии и осмысленности не хватало для того, чтобы мои действия обретали значение. Я старался быть правильным и полезным, но больше всего мне хотелось сесть на пол и заплакать. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь уложил меня в постель и целые выходные готовил мне завтрак, обед и ужин и накрывал меня большим и желтым словочувственным одеялом. Мне хотелось, чтобы кто-то звал меня на кухню, хотя я не голоден. Мне хотелось смотреть на мир через маленькие дырочки в синей цветной бумаге.
О чем думал мой день, не сводя с меня своего прищуренного глаза? О птичках-мандаринках? О большой фломастеровой гусенице? О цепочке горошин или о буквах О перечеркнутых сплошной черной линией? О круглых окошках самолета, по которым кто-то провел черту перманентным маркером? О чем?
Я не знаю. От плача у меня болела голова, и боль была перепутанной, фиолетовой, обидной.
Время тянулось медленно и бесполезно. Короткая стрелка едва-едва перешагивала цифру три, а мой глупый день смотрел на меня не отрывая глаз и что-то говорил. Но я не мог ничего разобрать, потому что был слишком занят поиском ответа на свои вопросы. Я пытался придумать, как быть полезным, если все валится из рук и превращается в закорючки.
Но как продолжать отправлять лодки в нужном мне направлении, если ветер сегодня дует в другую сторону?
А потом я купил апельсиновый сок и посмотрел в окно.
А потом я вырезал из бумаги белый квадратик и забрался под одеяло.
А потом я погладил выдуманную кошку и улыбнулся.
И я понял, что бормотал мой день. Он говорил мне: всё получится всё получится
всё получится.
Как-то так.
Ты просила писать тебе, и я пишу
Привет. Ты просила писать тебе, и я пишу. Никто не хочет задавать мне вопросы, на которые я бы хотел отвечать. Но это не новость. Переходя к новостям и коротко о главном, моя соседка сдает экзамены и учит названия птиц, а я выписываю в блокнот все слова на букву р и размышляю о том, почему иногда так сложно перестать фокусироваться на серых красках.
В последнее время мне кажется, что от меня ускользает что-то очень важное.
Например, почему мои простые рисунки получаются такими красивыми, но мне так стыдно в этом признаться? Почему обязательно говорить, только когда знаешь, что именно хочешь сказать? Почему я не разрешаю себе долго лежать в ванной или читать детективы, если это доставляет мне такое удовольствие?
Я вдруг подумал, что может быть тебе тоже начинает казаться, что ты что-то упускаешь, что жизнь проходит мимо тебя, что всё не так, как ты себе представляла или как представлял это кто-то другой. Поэтому вместе с письмом я вкладываю в конверт всё, что успели нарисовать мои карандаши и ручки за время моей последней поездки к морю.
Мне кажется, в этом есть какой-то смысл.
Мне кажется, во всем есть какой-то смысл.
Черно-белые фильмы
Сегодня весь день шел дождь. Я побоялся, что простужусь, а потом пролежу неделю с больным горлом и пропущу что-нибудь ужасно важное. Поэтому я оставил себя дома и достал коллекцию цветных бусинок и стекляшек. Через красный осколок от бутылки клубничного лимонада дождь кричал и размахивал руками. Через оранжевое стеклышко, которое я нашел однажды по дороге в театр, дождь пах высушенной кожурой апельсина. Глядя через голубую полупрозрачную пуговицу, я представлял себе дирижабли, рассекающие плотные, пыльного цвета тучи.
Так я сидел на подоконнике и вспоминал всё, что когда-то любил. Мне казалось, что это было очень давно: еще до того, как я стал взрослым, и сказал себе, что теперь нужно всегда думать о будущем.
Потом дождь прекратился, и я устал. На дне коробки остался только большой серый осколок витражного стекла. Я покрутил его в пальцах, приложил к глазу и долго-долго наблюдал за тем, как на светлом после дождя небе опускается за горизонт большая, теплая рыба-солнце. Как будто кто-то включил проектор и на пустой стене показывал старые черно-белые фильмы.