(из писем далекому нежному другу)
Если ты думаешь, что ты можешь что-то сделать,
и если ты думаешь, что ты не можешь что-то сделать
—ты прав.
~Генри Форд
… А ты помнишь, как ты училась ездить на велосипеде?
У меня было так: мне было девять лет, велосипед назывался «Аист». Он был новым, красного цвета. «Подростковый», с уважением говорила о нем бабушка Нина. В деревне таких ни у кого не было: еще чего, покупать дорогую вещь специально для подростка! Все ездили на взрослых, в основном видавших виды, почти разваливающихся, велосипедах. Даже мальчишки, ноги которых еле-еле доставали до педалей, выгибались под рамой. Моего красненького «Аиста» бабушка взяла на прокат в деревенском КБО, «комбинате бытового обслуживания», в котором сама же была заведующей. Осенью того года мы с сестрой должны были пойти в школу в соседней деревне, в двух километрах от бабушкиного дома—добираться туда на велосипеде было бы быстрее и веселее, чем пешком.
Дедушка Коля выводил велосипед на дорогу медленно и торжественно—он уважал новые механизмы. Несколько минут он провозился с высотой сиденья, заставил меня примериться, убедился, что мои ноги удобно достают до педалей.
«Ну что, давай, залезай, крути»,—сказал он мне и похлопал ладонью по седлу. Я взобралась на велосипед—дедушка поддерживал его за багажник—и попыталась нащупать педали. Велосипедное седло, хоть и выглядело мягче острого треугольника на спортивном велосипеде двоюродного брата Сашки, больно врезалось в кожу между ног. Я поставила обе ноги на педали—и немедленно потеряла равновесие, начала заваливаться, еле успела спрыгнуть. «Ну что ты!»—сказал дедушка. Было видно, что он мной недоволен.
Дедушка выдержал со мной полчаса. Как только он переставал поддерживать велосипед, я теряла баланс и начинала падать. Когда дедушка понял, что «села и поехала» не про меня, он сначала курил, наблюдая за моими бесполезными попытками, а потом плюнул в сухой песок на обочине: «Гэтыя дзеуки!» И ушел.
Мы с велосипедом остались друг с другом один на один. Я снова и снова залезала на него, прокручивала педали два или три раза, начинала заваливаться и спрыгивала. В одну сторону—от бабушкиного с дедушкой дома, мимо соседских дворов, некрашеных деревянных заборов, цветущих лип, в сторону бабушкиной работы, того самого КБО, из которого прикатили «Аиста». Потом еще метров тридцать до выкрашенного в темно-красный цвет деревенского магазина. Разворот—и обратно. И так несчетное количество раз, целый день, до самого вечера, пока совсем не стемнело, и бабушка не загнала домой: «Халера такая, каму гавару, цёмна ўжо, ідзі спаць».
Той ночью мне снилось, как мы с братом Сашкой ехали на велосипедах в заброшенный панский замок в соседнюю деревню, смотреть на серебристых карпов в секретном пруду. О замке и карпах знал только Сашка, мой брат-первооткрыватель. Мы ехали через старый парк с высоченными елями, которые заслоняли летнее небо. Я проснулась раньше, чем мы успели доехать до секретного пруда. Как бы мне хотелось, чтобы все это—и замок, и высоченные ели, и пруд с карпами—было правдой!
Я встала, быстро оделась, вышла во двор. Небо было в розоватых подтеках, было по-утреннему холодно, тоскливое место в животе хотело вернуться в теплую постель. Коров только-только выгнали пастись. Бабушка закончила кормить свиней и возвращалась, гремя пустыми ведрами, чтобы поспать еще часок до того, как проснется дом и внуки. Я вывела на дорогу своего влажного от росы, озябшего за ночь «Аиста».
+++++
Я вспомнила про то, как я училась ездить на велосипеде, когда читала книгу «Проснись и живи!» Доротеи Бранде. Бранде пишет о нашей подсознательной воле к поражению (will to fail) и о том, что мы так боимся боли, сопровождающей движение, что мы делаем все в наших силах, только бы ее не чувствовать. Мы не знаем, как чувствуется успех, но свою боль, как в шкатулках, бережно храним в наших шрамах. Вечная синица в руке: мы отказываемся от главного в жизни из-за страха боли.
Выход, который предлагает Бранде, простой: Act as if it were impossible to fail. Действуй так, как будто бы поражение невозможно. View Post
